[institutka]

Да, кстати.
Раз уж я выкладывала скопом Павезе и Унгаретти, имеет смысл выложить и Монтале, тем более, что я его люблю больше всех прочих.

Как обычно, комментарий и стихи. Для журнала «Контрабанда».

Молчание моря: Эудженио Монтале
В огромной жизни Эудженио Монтале было всего два всплеска: служба добровольцем в Первую Мировую да полученная в 1975-м Нобелевская премия. Все остальное время он просто жил и писал – писал не только о литературе, но и о музыке (в юности он был подававшим надежды певцом), уходя в духовное подполье во время фашистской диктатуры, но в целом – фашистской диктатуре было на него наплевать. И вот почему: как он сам признавался, иронически и горько, но верно, «я часто думал, и думаю сейчас, что искусство – это такая форма жизни для того, кто на самом деле не живет; замена или суррогат».
Его начало как поэта питали море и одиночество. О нем пишут как о поэте лигурийском: он не так уж много прожил на Mar Ligure, но его взгляд так навсегда и остался таким, будто он смотрит сквозь остов каракатицы, лежащий на песке. В остове виден крошечный кусочек мира, но в то же время и далекий горизонт. Его самый, пожалуй, известный сборник, он же и дебютный, так и назывался «Остовы каракатиц».
Нельзя сказать, что у итальянской литературы в XX веке не было поэтов, равных Монтале. Но что не было на него похожих – это точно. Он, как сказал о нем Бродский, оттолкнулся ото всех, и в итоге обязан всем. До него итальянская поэзия только наследовала, он это пышное наследие отбросил, и старался писать, как сам говорил «обнаженно и ясно, только самое главное».
Итальянцы обвиняют его в неясности, но, видимо, благодаря этому Монтале легко поддается переводу: разбрасывая неясности, перевод кристаллизует оригинал и воплощает его в новом виде.
Что еще отметить о Монтале? Странно, как пишут о нем в энциклопедиях, что именно такой грезящий, закрытый, едва не герметический поэт стал и самым увенчанным, самым признанным: почетные дипломы – Милан , 1961, Кембридж, 1967, Рим, 1974, назначение пожизненным сенатором в 1967-м и наконец Нобелевская премия. В вечных дискуссиях и политических раздорах интеллектуалов Монтале просто оставался самым читаемым поэтом в Италии.
Быть может, это свидетельство тому, что назначение поэзии не в том, чтобы давать ответы, а в том, чтоб научить заново глядеть на мир.
О нем невозможно сказать много, не уходя в литературоведение. Но поскольку он много написал сам, то это даже к лучшему.

* * *
Я помню твою улыбку: она как вода прозрачная,
что невзначай заблестела среди камней пересохших,
зеркальный осколок, в котором плющ видит свои соцветия,
а белое небо сверху спокойно их обнимает.

Вот так об этом я помню: не знаю, мой друг далекий,
глядела из черт твоих смело всего лишь душа простая,
или вправду ты из скитальцев, которых зло уязвляет,
и которые носят с собою несчастья, как талисманы?

Но это я знаю точно: что мысль о тебе, рождаясь,
утопит капризные беды в своем спокойном приливе.
И облик твой прорастает в мою усталую память,
прямой и ясный, как ствол зеленой и юной пальмы.

* * *
Примета верна: вырастает
На залитом золотом камне
Лист иссеченный пальмы,
Выжженный утренним пламенем.

Легкий шаг за оградой
Чуть слышен, будто по снегу.
Я слышу: не просто радость —
Твоя жизнь, кровь твоя в моих венах.

* * *
В оранжерее вечно слышен топот —
Кротовьи норы посреди лимонов.
На лезвии косы садовой капли
В розарии мерцают потаенно.

Пылает над айвовыми плодами
Карминная пушинка кошенили.
Фыркает пони... но деревья скрыли
Его от нас. И сон все побеждает.

Я влип в тебя, похищенный и смятый,
И твое тело было моим вздохом
немым. Твое лицо моим приято
и вплавлено в него. А дальше тихо.

И смутно нисходила мысль о боге
на тех, кто здесь в живых еще остался.
И детским тамбурином, тихим звоном
среди шаров огня, повисших в небе,

Бог нисходил к тебе, ко мне, к лимонам...

Бонус-трек: то, чего не было в журнале. Двойной перевод Forse un mattino

* * *
Однажды утром, в воздухе стеклянном,
сухом, я обернусь, увидев чудо:
там, за спиною, ничего не будет —
одни пустоты, как в кошмаре пьяном.

Потом проступит, будто на экране,
пейзаж привычный, что гроша не стоит.
Я здесь один. Никто назад не смотрит,
и некому сказать об этой тайне.
_______________________________________________________

Может быть, как-то утром, в воздухе хрупком, стеклянном
сухом, посмотрев назад, я увижу, как чудо свершится:
ничто за моей спиной, пустота на плечи ложится,
как будто мне все это снится в кошмаре пьяном.

А после, как на экране, проявятся постепенно
дома, деревья, холмы в привычном своем обмане,
но будет уже слишком поздно; и я умолкну мгновенно:
другие не обернулись, и я один в своей тайне.