Господи, когда ж я сдохну-то. В смысле, когда выздоровею.
Я болею с воскресенья, и каждый день новая напасть. Во вторник у меня начисто пропал голос, не сел, а именно пропал, и любые попытки заговорить были невыносимо болезненны. Сегодня я начала страшно кашлять, в точности жертва рудников, как говорила моя мама.
Это не считая мелочей - внезапной тошноты, заложенных ушей, стреляющей головной боли...
Я не понимаю, чо ваще происходит и чем я болею.
И снится редкостный, но очень сюжетный бред. Сегодня снилась оккупация. Вроде бы Москвы, при этом во сне я себе постоянно напоминала, что Москву-то так и не оккупировали. Мы, группа детей, вместе с какими-то старушками прятались в музее, очень большом, вроде Пушкинского. Мы рассчитывали, что оккупанты еще не в городе, но вдруг увидели их в музее, в конце коридора - они что-то обрабатывали из больших баллонов, вроде тараканоморильщиков. И мы побежали вниз по лестницам, стараясь не разбегаться, в подвал. Только это был не подвал, а полуподвал: там были окна, а посреди подвала торчал какой-то механизм. Приведшая нас туда старушка рассчитывала, что в таком огромном и запутанном здании все помещения осмотреть невозможно, и так мы спасемся. Но механизм в подвале, как выяснилось, выходил наружу - двигал какую-то конструкцию, кажется, с серпом и молотом, стоявшую под деревьями во дворе музея. Один мальчик из нашей группы, уже почти юноша, вдруг ее повернул - мы не догадались сразу, что это опасно, а потом посмотрели наверх - там были большие смотровые окна, - и увидели движущийся механизм. Я закричала: перестань двигать! сейчас же! нас заметят! Но он почему-то продолжал. А когда перестал, было уже поздно.
Окна в том полуподвале доходили почти до земли, и в окнах мы увидели оккупантов. Мы упали на пол, но было поздно, нас уже было видно. Дверь открылась, вошел сытый и толстый оккупант, похожий на вахтера. Он вывел нас на улицу, о чем-то спрашивал, мы что-то врали - вроде бы о том, как мы там оказались, и не знаем ли мы, где противник. А потом начал расстреливать. Мы падали по очереди, я помню, что подумала: сейчас будет больно. Но больно не было. Несколько выстрелов в грудь. Только страшно.
Дальше была склейка, и кто-то другой, не я, бежит по оккупированному городу. Несмотря на то, что оккупанты только что вошли, город уже застраивается, все перепахано грузовиками, кранами, пересыпано щебнем, улицы переложены, и этот кто-то не знает, куда бежать и где прятаться. Оккупанты же на каждом углу и могут расстрелять, если не отболтаешься. На его глазах ловят какого-то мальчишку, потом его самого... Дальше не помню, дальше город кончается, поля.
В полях - и это уже снова я - линия фронта, идет война. Мы прячемся в какой-то загородке от снарядов - в виде стрел, серных толстых стрел. Я боюсь, что они вонзятся мне в лицо, и мой сосед по загородке (кстати, реальный мой знакомый, у меня всегда так, в снах встречается один неблизкий, но реальный знакомый) советует мне взять... шахматную доску и прикрыть ею лицо. Я съеживаюсь боком у загородки, стрелы летят, вонзаются в тело, это больно, но не очень. Обстрел завершается, и я вытаскиваю остатки стрел - они почему-то становятся похожими на куски толстой черной круглой резинки, оборванной на хвосте и завитой, как поросячий хвост. И так много раз. Мы защищаем какой-то рубеж.
Этот же город, прекрасный старинный город, похожий на Москву, только лучше, я видела во сне и предыдущей ночью. И тот же музей, и густые деревья, и летняя ночь и почему-то старинный бассейн, выложенный темной плиткой, и толпы молодых людей гуляли и, кажется, даже танцевали. Странно, никто не сказал, что будет война.