саморефлексия. многобукафСлучается иной раз, что какие-то вещи, образы из эстетического поля встречаешь вживе. Это всегда удивительный опыт: глаза поначалу отказываются даже не то что верить, а скорее сопоставлять живое с придуманным, и только какой-то малозначимый признак, деталь вдруг примиряет образ с настоящим.
Как-то я уже упоминала, что встречала в жизни нимфетку. Это была моя одноклассница: другими словами, я и сам был фавненком, тем не менее - кошачий очерк скул, странно задерживающийся взгляд, гибельное очарование, и, главное, походка - походка, по которой я ее и опознала:
«Чуть туповато ставимые носки. Какая-то разболтанность, продленная до конца шага в движении ног пониже колен. Едва намеченное пошаркивание. И все это бесконечно молодо, бесконечно распутно».
Она была тоненькая, довольно высокая ("строение - удлиненное"!), с прозрачной голубоватой кожей, широко расставленными серыми глазами и волосами необычно холодного русого оттенка. Она не была похожа на теплую флорентийскую Ло - и тем не менее это была она, нимфетка.
Кстати, девочка эта кончила почти так же, как и Долли Скиллер: рано вышла замуж, рано родила - и, кажется, чуть ли не двойню; не представляю - при ее-то хрупкости. Не в шестнадцать, правда, а в девятнадцать, но нужно принять во внимание то, что она все же закончила школу.
И вот совсем недавно я увидела живую прерафаэлитскую модель. Я плохо знаю прерафаэлитов, и мне понадобилось, чтобы объект моего неожиданного интереса встал и повернулся в три четверти спиной.
Тогда кудри рассыпались, и я вспомнила картину, которую все вспоминают, когда речь идет о прерафаэлитах.
Эдмунд Блэр Лейтон "Посвящение в рыцари"
Сходство было настолько разительным, что хотелось снять с нее черный костюм и надеть платье с анемонами. И уложить в траву и забросать розмарином, рутой и фиалками.
Или в самом деле дать в руки меч. Лучше, конечно, и то и другое: розы и анемоны в левой руке, чуть приподнятой, меч в правой, безвольно опущенной. Взгляд в никуда, вдаль, в море, как смотрит Миранда
Но хватит галереи; перейдем к книге.
Должно быть, такой была Сара Вудраф, french lieutenant's woman. И тогда, значит, мол, о который разбиваются волны, тяжелый темный плащ, соскальзывающие завязки, и такой же взгляд вдаль.
Вот что промелькнуло у меня в голове, когда это живое воплощение Лиззи Сиддал что-то кому-то говорило. Боюсь, ни одна фотография не способна передать этот миг страстного узнавания, но вот странно - ее портреты были написаны задолго до того, как она родилась. Оливия, Виола, Офелия, Франческа, Миранда...
Между прочим, это интересно раздвигает границы восприятия: я говорила, что после того понимаю Гумберта; теперь я также понимаю, почему Чарльз Смитсон ни за что, ни за что, ни за что не проехал бы Эксетер.
Если принять, конечно, что Сара была моделью у прерафаэлитов.