Сиквел, продолжение

[institutka]

Post aetatem nostram
продолжение

Начало

***
Да, тогда мне действительно казалось, что самое страшное позади. А было многое. Мы в одну минуту стали хозяевами девяти терраформеров, тридцати пяти опреснительных, шестидесяти двух климатических установок, сотен плантаций хлореллы и сотен же дрожжевых полей. И все это не работало.
Совсем недавно ими управляла великая и ужасная Лямбда 3000, предусматривалось переключение на ручное управление, осуществляемое силами элиты. Но у нас не было ни того, ни другого, а вокруг были всего лишь люди.
Когда я сейчас об этом пишу, может показаться, что это совсем не страшно. Тон в духе воспоминаний первых Десантников: а потом мы нырнули в атмосферу, вынырнули, и все было в порядке, то есть наоборот – все никуда не годилось… Но только такой образ мысли нас тогда и поддерживал. Потому что если думать об этом даже просто в цифрах, начинаешь чувствовать себя древним тираном.
Из пятнадцати миллионов жителей полиса Танагура погибли три. Еще пять миллионов пострадали, как правило – тяжело. Их убили не голод, и не жажда, и не болезни. Их убил воздух.
Танагура существовала только потому, что планета была терраформирована. В силу неустойчивости тройной системы «планета-спутник-спутник» и больших размеров этих спутников, вокруг Амои летал пояс из мелких оторвавшихся камней. Некоторые из них падали в атмосферу, сгорали, но редко когда до конца. Вошедшие в пословицу пурпурные луны, пурпурный свет объяснялись гигантской пылевой линзой в атмосфере. Терраформеры кое-как с нею справлялись. А мы не справились.
Мне до сих пор тяжело об этом вспоминать, так что я начну с простого изложения наших действий.
Автоматика, разумеется, вышла из строя вместе с Лямбдой. Наличествовавшие инженеры-климатики - двое – неотлучно находились в самом крупном терраформере – Сандилери. С Земли должны были прибыть еще десять. Но этого оказалось недостаточно.
Мы тогда сидели во втором по величине терраформере Иглезиенте. Прошло полтора суток, и мы уже просто перестали воспринимать доходящие до нас сводки о погибших. Сначала мы ругались весело, потом остервенело, а потом просто замолчали. Еще и потому, что пыль начинала проникать под гриб терраформера – все больше и больше наличного состава валилось с пораженными легкими. Лечить нас, конечно, было некогда и некому.
И вот так мы сидели тогда, глядя на редкие вспышки на тусклых серых экранах, демонстрировавших длящуюся агонию терраформера. Мы молчали и ждали Ясона.
Он отправился в башню Юпитер – Иглезиенте был ближайшим к ней терраформером. Идея была в том, чтобы вскрыть или, в крайнем случае, сломать некоторые блоки, которые не давали нам настроить управление климатом. Ясон знал систему, и был последним, кто еще мог дышать и мог пройти без скафандра через открытое пространство. Уходя, он сказал: «Посмотрим, стоит ли». Прошел час, он еще не вернулся. Мы понимали, что это не срок.
Тут еще включился метроном, заменявший сигнал тревоги. Вспышки на экранах почти погасли, стало темно. Кто-то хрипло и раздраженно сказал:
- Выключите уже наконец эту чертову музыку, а? Не люблю, когда считают, сколько мне осталось жить.
Через пару минут метроном выключился сам.
- Зачем он туда пошел? – кажется, я сказал это вслух.
Прошло еще сколько-то времени, наверное, четверть часа, и Ясон вернулся. Он был весь какой-то пурпурный, и мы испугались вначале, но потом сообразили, что на нем просто осела пыль.
- Что там? – опять не помню, кто это спросил.
Ясон не ответил, даже не кивнул, не покачал головой, только провел по лицу перчаткой, стирая пыль.
- Пока не знаю. Пустите меня за пульт.
Он что-то нажимал, вводил, хмурил брови, потом остановился и сказал: «Подождем еще». Ждать, правда, не пришлось. Снова раздался стук, мы в ужасе переглянулись, кто-то тяжело вздохнул. Стук не прекращался, становился все чаще, все настойчивее, и тут до нас дошло, что это дождь.
Мы даже не сразу заметили, что Ясон стоит у пульта, прижимая руку к горлу. Мы бросились к нему, но увидели, что он всего лишь пытается включить ларингофон и у него дрожат руки…

Между тем в гостиной происходил совсем другой разговор.
- Я сейчас просто перечислю некоторые события, - Каммерер чуть откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза и как бы вспоминая и решая, с чего начать. – Первое, события на Тиссе. Не на реке Тисе, а на планете Тиссе у звезды ЕН 63061, помешались члены исследовательской партии. Во всяком случае, мы придерживались такой трактовки. Им почудилось, будто связь с центральной базой утрачена, а с орбитального корабля-матки постоянно идет сообщение о том, что Земля погибла в результате некоего космического катаклизма, а Внеземелье вымерло от эпидемий. Двое из партии пытались убить себя, и в конце концов от отчаяния ушли в пустыню. Командир партии остался и… как бы это объяснить… заставил себя жить. Как будто не человечество погибло, а он сам оказался отрезан от родной планеты. На пятнадцатый день с корабля-матки прибыл аварийный бот, всех спасли, все остались в здравом уме. Свидетельства совпадали до мелочей: например, акцент автомата, передававшего сообщение… К счастью, они восприняли это событие как яркую театральную постановку. Мы проверили при помощи ментоскопирования – действительно так!.. Но это еще не все…
Каммерер снова замолчал, только это уже была театральная пауза, пауза рассказчика, который ждет интереса слушателей.
- Командир партии впоследствии рассказал, что как раз на четырнадцатый день этого безумия ему явился некто в белом и объявил, что он, командир, с честью прошел первый тур испытаний и принят кандидатом в сообщество Странников. Это была завязка.
Далее я заинтересовался массовыми фобиями…
- Массовыми… чем, вы сказали?
- Фобиями. То есть сильно выраженными упорными навязчивыми страхами.
- Мне знакомо это понятие. Но я удивлен, что вы говорите о фобиях – на Земле.
- И тем не менее они есть. «Синдром пингвина» – страх космических перелетов, причем не просто перелетов, а на кораблях одного типа, курсирующих по одному маршруту. Люди испытывают ужас, беспомощность, чувство одиночества, подвешенность в пространстве, чувствуют себя отданными на волю чуждых бездушных сил… Удушье, ощущение, что тело прожигает жесткое излучение, что закипают кости… Причем люди продолжают это испытывать, уже десятки лет не летая вообще никуда.
- Возможно, дефект в конструкции корабля.
- Возможно. Но некоторые… ммм… реципиенты сообщали, что испытывают, напротив, приятные ощущения: чувствуют себя космическим телом, движущимся по собственной траектории, и движение доставляет ему удовольствие, а цель его сулит массу интересного. Инверсия, словом.
- Я правильно понимаю, что таких реципиентов было очень мало?
- Всего один, - Каммерер даже улыбнулся.
- Погрешность.
- И это еще не все. Лет двадцать назад была эпидемия отказов от фукамизации, она же биоблокада. Обычно ее делают новорожденным. Введение сыворотки и растормаживание гипоталамуса. Обычная безвредная процедура. И вдруг косяком отказы. Всего около пятидесяти тысяч. И самое интересное, что тут же возникло очень мощное движение профессионалов против обязательной фукамизации! – Каммерер выпрямился, как человек, подобравшийся к основному блюду на званом обеде. – Была принята соответствующая поправка…
- Обычный феномен правового сознания. Я ведь формально – социолог…
- Нет, вы не понимаете, - Каммерер почти торжествовал. – Обычно общественное движение достигает нескольких десятков миллионов, а объединение профессионалов – нескольких десятков. Тут было наоборот: тысячи профессионалов (только одна из групп составляла более пятисот человек) – и едва пятьсот тысяч массовых сторонников. Да и движение быстро сошло на нет, повторные отказы у матерей – редкость.
Каммерер снова откинулся на спинку кресла и спокойно добавил:
- И все это совпадает по времени с синдромом пингвина.
- Мне кажется, у вас еще что-то спрятано в рукаве.
- Сущие мелочи: миграции животных – полевок, леммингов, китов… Одни прыгают в море, другие выбрасываются на берег.
- Итак, вы сделали вывод, что планета испытывает довольно мощное внешнее воздействие.
- Именно. То, что я вам сейчас перечислил – часть темы, которую разрабатывает КОМКОН-2. Тема называется «Визит старой дамы», и я бы очень хотел, чтобы вы, Ясон, работали по ней вместе с нами.
- Простите, Биг-Баг… не знаю, как к вам обратиться. Это прозвище звучит слишком по-строевому, Каммерер – фамильярно…
- Просто Максим.
- Да, так вот, Максим. Я вынужден отказаться. И не потому, что меня это не заинтересовало. Заинтересовало. Дело не в теме. Дело в вас. Видите ли, Максим, мне претит сама идея контроля. Я довольно долго был главой государства, где контроль возводился в высшую степень и, поверьте, не хочу повторять этот опыт.
- Но мы, собственно, никому ничего не запрещаем, у нас нет таких полномочий… - начал было Каммерер.
- Подождите. Из того, что вы изложили, можно сделать далеко идущие выводы – как вы, собственно, и поступили. А можно их не делать. Но вы, сделав эти выводы, не останетесь сидеть на месте. И вот тут я уже точно могу сказать: вы рискуете разрушить хрупкое равновесие, существующее сейчас на Земле и во Внеземелье.
- Хрупкое, говорите… Вы недооцениваете нас, Ясон, - Каммерер не оскорбился, скорее задумался.
- Оцениваю по достоинству. Во всяком случае, ваше ведомство.
- Мы не рыцари плаща и кинжала. А кстати, что это у вас за адъютант?
- Вы о Камиле? Почему адъютант? Он никогда не был даже моим заместителем.
- Я не буквально. Вы работали вместе? И как долго?
- С тех пор, как меня назначили координатором, то есть примерно десять лет. Или чуть меньше.
- И как ваша работа с ним? Он ведь ваш ученик в каком-то смысле, я не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь…

Разумеется, меня при этом разговоре не было – мне его пересказал Ясон, и теперь я его восстановил. Это, как выражаются в школах Прогрессоров, и был триггер, спусковой крючок: Каммерер напал на след. Он еще не знал, куда этот след его приведет, но был готов бежать по нему, пока не свалится.
А тогда самым странным мне показалось совсем другое. Вы, наверное, подумали, что Ясон изложил мне суть разговора много лет спустя. Нет – он сделал это сразу после того, как улетел Каммерер. Содержание меня удивило, но не более того – мне было не привыкать к такого рода паранойе.
В конце этого пересказа Ясон вдруг добавил, против обыкновения, не глядя на меня, задумчиво, отрывисто, будто рассуждая вслух и пытаясь убедить самого себя:
- Тебе, пожалуй, стоит покинуть Землю.
- Зачем?
- Не знаю. Не спрашивай.
Он смотрел куда-то перед собой, безотчетно выстукивая на перилах запутанный ритм, отличавшийся не только интервалами, но и силой удара.
- Может быть, я ошибаюсь. Даже скорей всего, - тут он впервые взглянул на меня. – Я просто испугался. Прости.
Чего он мог тогда бояться? Я не знал, и меня ничего не насторожило. Кроме интереса Каммерера, но что в этом такого? Может быть, я выступаю как потенциальный объект вербовки. И с Земли мне улетать совсем не хотелось. Я успел-таки соскучиться – не столько по Земле, сколько по этому вот клочку австралийского буша, по дому, залитому солнцем…
Рики я видел впервые, но как-то сразу перестал отделять его от Ясона и очень быстро забыл, что когда-то знал Ясона одиноким, что, собственно, и увидел его впервые именно таким… Где бы ни находился Ясон: на заседании Всемирного совета, на корабле-матке или в разрушенной Танагуре, сколько бы ни было вокруг людей – он всегда выглядел как будто отделенным, был сам по себе. Даже во время катастрофы все понимали: есть команда, а есть Ясон. Он вне ее. Так было всегда, но только не с Рики – с ним он был частью их общей системы. Он… принадлежал Рики, хотя это, наверное, страшно звучит в отношении блонди. Впрочем, и Рики принадлежал ему.
Вообще, счастье человеческое описывать трудно, и я не смогу остановиться подробно на тех днях, хотя и хочется. Все складывается из мелочей, вроде бы не заслуживающих упоминания. И тогда – честное слово – я еще не беспокоился ни о чем: такой спокойной казалась Земля после Амои…