моя доля участия

[institutka]

Написано для конкурса слэш-ориджиналов "Голубой огонек". Разумеется, ничего не получило. Отсюда вывод: или перестать соваться на слэш-конкурсы вообще, или, наоборот, ходить на все и планомерно приучать публику.
Да, я думала, что это литературный конкурс.

Дафна

Металлический треск будильника раскатился по спальне. Грейвз приподнял голову, тяжелой, затекшей со сна рукой потянулся к кнопке и с грохотом свалил будильник. Звук был настолько противным, что он скривился и тут же взглянул на подушку рядом.
Кэролайн тоже проснулась, и лицо ее уже приобрело брюзгливое выражение:
- Господи боже, Леонард, можно поаккуратнее? - простонала она осипшим со сна голосом. Грейвз снова поморщился – изо рта у нее пахло, как и всегда по утрам.
Как это другие умудряются заниматься любовью утром? Грейвз смотрел на медленно ворочающуюся Кэролайн и не мог понять. Она оторвала голову от подушки, зашипела – волосы запутались в пуговицах наволочки, и, наконец, села, задумчиво поскребывая голову. Синтетическое кружево ночной рубашки оставило на коже полосы раздражения, бретелька на правом плече начала рваться. Кэролайн сидела, чуть наклонившись вперед, так, что грудь отвисла еще сильнее и колыхалась, будто неодушевленный предмет, не имевший к ней отношения.
Грейвз выкинул ноги из постели и направился в ванную. В спальне было слишком жарко, он чувствовал себя грязным и липким, но на ванну не оставалось времени. С трудом отрегулировав душ (резиновую кишку, натянутую на кран), он принялся себя поливать, но это не приносило ни чистоты, ни свежести.
Кэролайн возилась на кухне. На ней был, как и всегда, старый байковый халат, он расходился на груди, открывая поросячьего цвета сорочку, карманы оттянулись, воротник изрядно засалился.
- Я не буду завтракать, - сказал Грейвз.
- А кофе? – Кэролайн даже не обернулась к нему.
- Оставь мне немного.
Она безразлично кивнула. Из чайника на плите вылетали клубы пара. Грейвз вернулся в спальню: в нос ему ударил застарелый запах пота, несвежего белья, еще чего-то – будто слежавшейся ткани или пыли. Он одевался, медленно, молча исполняя ежедневный ритуал – слишком сильно накрахмаленная рубашка царапнула кожу, на брюках образовались заломы под коленями – конечно, их ведь никто не отгладил. Грейвз снял со спинки стула не развязанный со вчерашнего дня галстук и сунул голову в петлю.
Вошла Кэролайн:
- Кофе на плите, - сказала она и приступила к своему ритуалу. Белье, пояс для чулок, сами чулки. Серый шелк неприятно оттенял бледную кожу, делая ее синюшной. Резинки врезались в рыхловатые бедра. Кэролайн щелкнула последней застежкой и подошла к зеркалу расчесать волосы. Пока она скручивала темные жидковатые пряди и втыкала в них шпильки, Грейвз надел пиджак и порылся в кармане. Сигарет там не было.
- Ты взяла мои сигареты?
- Да, а что? – слова звучали невнятно из-за шпилек во рту.
- Я просил тебя…
- Иди возьми на кухне.
Он ушел. Вслед ему донесся вопрос:
- В котором часу тебя сегодня ждать?
Грейвз обернулся, не дойдя до кухни.
- Я сегодня не приду.
- Что у тебя опять?
На столе лежал портсигар. Грейвз открыл его – там оставалось пять сигарет. Нужно не забыть купить. Он налил себе кофе, уже остывшего и подернувшегося маслянистой пленкой. Сделал пару глотков и оставил. Пошел к выходу.
Кэролайн, уже одетая и накрашенная, стояла у двери.
- Я тебя спросила…
- Я не приду сегодня. Вообще не приду. Я ухожу от тебя.
Он ожидал, что прорисованный помадой рот изломится в плаче или крике, но Кэролайн только опустила голову, а потом пожала плечами:
- Пожалуйста. Век бы тебя не видеть.
Грейвз повернул головку замка, думая о том, стоит ли хлопнуть дверью, когда услышал удаляющиеся шаги и голос:
- Все равно вернешься. Как фальшивая монетка.

Старенький «моррис», немного почихав, завелся, и Грейвз потихоньку поехал в сторону «Ройял-Истерн». Он не спешил, торопиться было некуда и не к чему.
Умом он понимал, что свободен, но ежедневный ритуал ставил в рамки, не давал ощутить свободу. Сегодня будет еще один обычный день – решил про себя Грейвз. Еще один камень, брошенный в бездну. Но уже вечером все наверняка будет по-другому – не будет дома, не будет Кэролайн, и ритуал нарушится.
Было холодно и промозгло. Туман собирался опуститься на Лондон, но все не решался, повиснув тяжелыми серыми облаками. Редкие прохожие быстро исчезали из виду. Вода в Темзе отливала свинцом. Не верилось, что по календарю уже наступила весна.
Грейвз прошел по шахматному полу вестибюля, холодного, как площадь перед ним – только что в углах высокого потолка клубился сумрак, а не туман. Его кабинет находился на втором этаже и, войдя туда он сразу же ощутил, как по ногам повеяло тепло из вентиляционных отверстий центрального отопления.
Устроившись за столом из потемневшего розового дерева, Грейвз вытянул ноги и отпил немного принесенного секретаршей чая. Чай был плохо заварен, но это его ничуть не беспокоило. Пора было приниматься за почту и текущие дела.
Покончив с этим, он подошел к окну, тихо радуясь тому, что он-то уже не на улице, а в тепле и уюте собственного кабинета. Против входа на мокром тротуаре стоял длинноволосый зевака. Стекло начинало запотевать, и Грейвз протер себе окошечко. Зевака, будто собравшись с силами, кинулся через дорогу. Настроение тут же испортилось: опять интерн Кларк опаздывает. Сегодня – почти на полтора часа.
Два месяца работает, а сплошная головная боль и никакой пользы. Все уже давно поняли: поручать ему что-то – себе дороже. Или перепутает, или не выполнит, второе чаще. А вроде не дурак и не бездарь …
И что у него за вид? Пальто с капюшоном – дафлкот, когда-то бежевый, но теперь почти серый, его не отдадут в химчистку, потому что его вообще никогда не чистят. Шарф безумных цветов – фиолетовый с желтым, Грейвз не мог его оправдать даже принадлежностью к какому-нибудь колледжу. Узкие брюки и отросшие неровными патлами волосы. Сбегая по лестнице, Грейвз так легко восстановил внешний вид Кларка, как будто тот стоял перед ним. И, к счастью (для себя, не для него) успел-таки перехватить его в вестибюле.
Кларк откинул капюшон , но рук из карманов не вынул. Стоял, чуть ссутулившись, и ждал выволочки.
- Так. И почему на этот раз? – Грейвзу давно уже надоело проводить этот ритуал. Как он надеялся, что сегодня без него обойдется! Увы. И главное, все бесполезно.
- Автобус стоял в пробке, - глухо пробормотал Кларк и добавил небрежно, - Сэр, мне нужно с вами поговорить…
- Единственный, с кем вам нужно поговорить – это парикмахер! Пяти слов хватит: коротко сзади и по бокам! – рявкнул Грейвз.
Кларк наконец посмотрел на Грейвза. Отросшая прядь намокла и прилипла ко лбу, он почему-то не убирал ее. Лицо его оставалось таким же замкнутым.
- Я могу идти, сэр?
- Идите. В следующий раз – увольнение. И это не угроза, Кларк!

Странный день, начавшийся не как обычно, проходил слишком легко. Ни консилиумов, ни жалоб, ни обычных хозяйственных проблем – ничего из того, что каждый день приходится разбирать заведующему отделением. Ни одного сложного случая – нет даже ухудшений и рецидивов. Но Грейвз не слишком этому радовался. Это значило – нет повода задержаться в клинике. Его ждет тоскливый неприкаянный вечер пополам с шотландским виски в лучшем случае. Он потерял привычку где-то бывать, куда-то выходить, и теперь не знал, как обычно свободные мужчины поступают со свободным одиноким временем.
Так он ходил по коридорам клиники, пропахшим дезинфекцией и чуть заметно – кровью, человеческими выделениями, спиртом, моющим средством – всем тем, что составляет больничный запах. Обычно он никому не нравится, но Грейвз привык – нельзя сказать, что полюбил, но притерпелся, как к прочим несовершенствам жизни – жмущим ботинкам, отрастающей к вечеру щетине, боли в желудке.
Он вдруг замедлил шаг, а потом и вовсе развернулся. Почему? Что не так? Ах, вот что. В больничный запах вплелась новая волна, тоже медицинская, но здесь ей было не место. Шлейф эфира тянулся из приоткрытой двери процедурной. Грейвз вошел, ища глазами разбитую склянку, брошенный перевязочный материал. Свет горел, но в процедурной было пусто. Грейвз оглянулся и не то увидел темное пятно за ширмой, не то услышал дыхание…
Интерн Кларк лежал на кушетке, неловко подогнув ноги. Левая рука прижимала к лицу наркозную маску, правая лежала на самом краю – и прямо на глазах у Грейвза соскользнула, костяшки ударились об пол, но Кларк не пошевелился.
- Эзра! Эзра, вы что?! – Грейвз сорвал с его лица маску, проверил дыхание, реакцию на свет – вроде все в порядке. Кларк открыл глаза, приподнялся на локтях и сел. С силой, будто пытаясь стереть что-то липкое, провел рукой по лицу. Взгляд у него был несколько ошалелый, но вполне осмысленный и недовольный.
Вряд ли он собирался покончить с собой. Только наркомана ему в клинике не хватало! Грейвз снова взглянул на Кларка: тот безуспешно пытался сесть прямее, мотал головой, стряхивая эфирную одурь.
- Пойдемте со мной, - приказал Грейвз, и, не дожидаясь реакции, схватил его за запястье и потянул.
Кларк поднялся. Грейвз только сейчас заметил, что он довольно высокий, почти на голову выше его самого. Только сутулится. Кларк не противился, хотя его слегка шатало, запястье в руке Грейвза не шевелилось.
Так он и потащил интерна за собой – через коридор третьего этажа, по лестнице с отполированными деревянными перилами – на второй, административный, где ковер глушил их шаги, а свет был полупритушен. Грейвз почти пролетел весь этот путь, его не задерживал даже тащившийся сзади Кларк.
Грейвз втащил Кларка в кабинет, захлопнул дверь. Они остались стоять друг против друга. Чесались руки врезать мальчишке, Грейвз посмотрел на Кларка – просто удостовериться, что там с ним. Тот в ответ засмеялся и вскинул руки, отводя растрепавшиеся волосы.
Тихий влажный хохоток обозлил Грейвза, он отступил за стол, давя раздражение. Кларк остался стоять, косо освещенный лучом настольной лампы. Он стоял так же, как и вошел – почти боком, развернувшись в три четверти, руки безвольно опущены.
Грейвз безуспешно пытался успокоить дыхание. Все-таки пробежки уже не для него. Он смотрел на Кларка и не знал, что ему сказать. Что он уволен? Да, но ему, наверное, все равно.
- Раздевайтесь, - губы помимо воли произнесли привычные слова.
Кларк потянул с плеч помятый халат, выпрастывая крупные, немного нескладные кисти. Было так тихо, что слышался только шорох ткани о ткань. Бросил халат на стул, одернул рукава, и все это не поворачиваясь.
- Дальше.
Тут Кларк наконец повернулся к нему. Лампа осветила его лицо: светлая, просвечивающая румянцем кожа, длинный упрямый подбородок с чуть намеченной ямочкой, сильно пролепленная верхняя губа, точеный нос с широкой спинкой. Глубоко посаженные глаза остались в тени.
Кларк начал стягивать через голову водолазку: худая спина, проступившие ребра, сияющая в теплом свете кожа. Уже вытягивая поднятые руки из рукавов, он вдруг откинул голову и взглянул на Грейвза прозрачно-зелеными, как крыжовник, глазами.
На лице его было странное выражение безличного сладострастия. Он не позировал, он, кажется, даже не замечал, что у него есть зритель – но он чувствовал, что разлито в воздухе, и повиновался этому чувству.
Чересчур длинные волосы, вьющиеся от влажности, упали на спину, и в те полсекунды, когда Кларк еще не опустил руки со снятой водолазкой, Грейвза пронзило мгновенное узнавание.
«Дафна», - подумал он. Ему даже показалось, что длинные пальцы, теряющиеся в тени, уже превратились в тонкие темно-зеленые побеги. Кларк опустил руки, но чары не рассеялись: теперь Грейвз видел гибкость молодого дерева в прогибе спины, силу сочного стебля в длинной сильной шее, распустившиеся лепестки цветка – в разлете ключиц.
Кларк отшвырнул водолазку и развернулся. Свет позолотил редкие волоски на коже, в темно-каштановых волосах пряди зажглись рыжим огнем.
Будто канитель на рождественской елке, - подумал Грейвз. И в этот миг Кларк сначала улыбнулся – чуть заметно разомкнув бледные губы – мягкие, гладкие, как у девушки, тыльной стороной ладони отвел непослушную отросшую челку, сделал шаг вперед и положил ладони на пояс брюк.
Грейвз резко встал. Вышел из-за стола, успев лишь краем глаза заметить, как Кларк медленно поворачивается в его сторону – каштановая голова будто цветок на стебле, разворот медовых плеч как распахнутые листья. На мгновение его охватил жар – от тепла ли чужого тела, от собственного ли желания? Но он прошел мимо и вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.
Полуденный жар соблазна, плоти, похоти исчез, сменившись тошным ужасом. Грейвз понял, что не сможет туда вернуться. Красота – лучшая защита, чем целомудрие; всякий, кто осмелится даже приблизиться к вечно юному божеству, будет наказан. Не за дерзость – за то, что осквернил красоту.
Грейвз сбежал по лестнице, пересек вестибюль, оскальзываясь на кафеле, который стал гладким, будто маслом смазанным. Сел в «моррис» и рванул с места. Он хотел как можно больше, как можно сильнее растянуть пространство, бывшее между ним и кабинетом на втором этаже. Он посмотрел на окно: оно светилось, как капля старого меда… Быстрей, быстрей отсюда, как можно дальше, дальше…
Ветер налетал порывами, порывами сеялся дождь. Грейвз притормозил бог знает где – в каком-то Ноттинг-хилле, неподалеку от ярко освещенной белыми шарами фонарей площади, по которой разбегались в разные стороны редкие прохожие. Открыл перчаточный ящик и обнаружил там початую бутылку виски.
Да, он иногда позволял себе такое – когда особенно не хотел возвращаться домой, к Кэролайн. Мысль мелькнула и ушла: Кэролайн? Кто такая Кэролайн? Виски прямо из горлышка обжег язык, губы, горячим ручьем прокатился ниже и упокоился в желудке.
Ударило быстро. Грейвз вытер губы и снова завел мотор. Поехал – сначала осторожно, потом почти как обычно, только шарахаясь без цели по поворотам и переулкам.
Время от времени он останавливался, хлопнув дверцей, выходил в ветер и дождь, сотрясался в сухих спазмах, пытаясь не то выкричать, не то выкашлять из себя – себя же самого. На глазах проступали горячие едкие слезы, но дождь тут же смывал их, а ветер сушил.
Он кружил по жилым районам, где давно погасли все окна, утихла вся жизнь, и только серые деревья мотали голыми ветками, в свете фар от них отделялись тени, будто привидения, и исчезали вдали, за спиной. Наконец его вырвало, он едва успел остановиться и высунуться, потом вышел и, стоя на коленях в грязном раскисшем газоне, под деревом, вывернулся еще раз – больно, почти всухую.
Опьянение не смогло заглушить волну тошноты и отвращения. Он сидел, обессиленный, в машине, смотря в непроглядную серую муть. И снова тронулся с места.
Проезжая через какой-то мост, он заметил, что небо приобрело тошный красно-серый оттенок, цвета несвежего мяса. Возможно, скоро рассветет. И правда, в промежутках массивных туч появились зеленоватые проблески неба. На горизонте, в складках тумана, зажглась светло-красная полоса.
Сразу за мостом начинался парк. Он едва не въехал в огромную клумбу, и остановился, только увидев склоненные желтые головки нарциссов. «Как они рано», - подумал он. Потревоженные цветы раскачивались, светло-зеленые стебли в свете фар выглядели почти прозрачными. Распустилось пока совсем немного. Один из цветков, развернувшись, смотрел ему прямо в лицо, как яркая звезда.
Грейвз посмотрел на изящно изогнутый стебель – перед глазами мелькнула длинная, напряженно вытянутая шея, запрокинутая голова… Он вышел из машины, поднялся на мост, перелез через ограждение и полетел вниз.
В небо, продравшись сквозь красно-серый туман, медленно всплыл багровый шар солнца.