Как жаль, что ни вы, ни я не умеем петь
Об ошибках и неточностях.
Вот сейчас настал момент, когда я расскажу все-таки, что я думаю о неточностях в художественном тексте.
Собственно, это можно выразить одним предложением: есть ошибки и есть... ошибки:-)) Я как-то говорила об этом в комментариях, скажу еще раз - на простом примере голубоглазого блондина Максима Каммерера.
Как бы я ни относилась к Бондарчуку как режиссеру, он не дурак и понимает, чем можно жертвовать. Потому что, ну, будем честными, что основополагающего меняет другой цвет волос и глаз Мака?
Стругацкофанам очевидно: меняет преимущественный цвет глаз жителей Саракша, но до этого еще нужно додуматься.
Еще небольшое примечание, к вопросу об "игре на секс-символа", обуславливающей будто бы выбор русого и голубоглазого актера. Да ладно. Давайте я вам начислю десяток смуглых черноволосых красавчиков, и на этом мы тему закроем:-))))
Но при этом Бондарчук, например, не изменил возраст героя. Потому что, опять же, будем честными - это история молодых. Тридцатилетний Мак на Саракше оказался бы по другой причине, вел бы себя иначе, в общем, это изменило бы весь сюжет.
Теперь, надеюсь, тезис про ошибки и ошибки понятен:-))
Второй вопрос, который я называю вопросом о второй железнодорожной колее. Собственно, почему колея? Это известный казус с Конан Дойлом, которому дотошный читатель как-то написал: в этом месте нет второй железнодорожной колеи! Конан Дойл ответил: а у меня она есть.
В этом примере, помимо очевидного смысла, есть и второй, убедительно доказывающий, что прав был Конан Дойл, а не читатель. Нынешний читатель, даже если он слышал об этой истории, а большинство таки слышало, вряд ли вспомнит, о каком рассказе идет речь и уж тем более - о какой местности. Иными словами, этот факт оказался настолько неважен, что вспоминается только в связи с дотошностью конан-дойловского корреспондента, а никак не сам по себе. Он утратил значимость.
Подобных примеров много приводит Эко - улица Сервандони, пожар, которого не видел Казобон, и так далее.
И тут уже вопрос не в сюжетной обусловленности отступления. А, во-первых, в готовности читателя поверить автору и принять его правила игры, и, во-вторых, в допустимости самого допущения.
Могла ли в условном Йоркшире в этом месте пролегать вторая колея? Могла.
Могло ли в Париже в тот день и час не случиться пожара? Могло.
Пример из случайной дискуссии: могло ли так случиться, что в городе N инквизиция задержалась еще на годик? Могло.
Разумеется, мы смотрим через призму восприятия обычного читателя: в конечном счете это он принимает или не принимает допущения.
Но если уж автор соврал, то вранье это входит в его художественную систему, обуславливает ее детали и само должно обуславливаться ею, от нее зависеть. Другими словами, автор должен учитывать этот факт как реальный - это раз; и два, о чем большинство самодеятельных авторов часто забывает - учитывать последствия, которые может повлечь за собой изменившийся факт, изменения в картине мира. Без этого фактик так и останется обычной повисшей в воздухе лажей.
Бондарчук, в частности, сколько я вижу, изменил таки преимущественный цвет глаз у жителей Саракша:-)))
Если кто помнит, в советской детской литературе был очень популярен такой тип моральной дискуссии: фантазия и обман - одно и то же или нет? Дети обычно приходили к выводу, что нет. Почему бы нам не последовать их примеру?
Вот сейчас настал момент, когда я расскажу все-таки, что я думаю о неточностях в художественном тексте.
Собственно, это можно выразить одним предложением: есть ошибки и есть... ошибки:-)) Я как-то говорила об этом в комментариях, скажу еще раз - на простом примере голубоглазого блондина Максима Каммерера.
Как бы я ни относилась к Бондарчуку как режиссеру, он не дурак и понимает, чем можно жертвовать. Потому что, ну, будем честными, что основополагающего меняет другой цвет волос и глаз Мака?
Стругацкофанам очевидно: меняет преимущественный цвет глаз жителей Саракша, но до этого еще нужно додуматься.
Еще небольшое примечание, к вопросу об "игре на секс-символа", обуславливающей будто бы выбор русого и голубоглазого актера. Да ладно. Давайте я вам начислю десяток смуглых черноволосых красавчиков, и на этом мы тему закроем:-))))
Но при этом Бондарчук, например, не изменил возраст героя. Потому что, опять же, будем честными - это история молодых. Тридцатилетний Мак на Саракше оказался бы по другой причине, вел бы себя иначе, в общем, это изменило бы весь сюжет.
Теперь, надеюсь, тезис про ошибки и ошибки понятен:-))
Второй вопрос, который я называю вопросом о второй железнодорожной колее. Собственно, почему колея? Это известный казус с Конан Дойлом, которому дотошный читатель как-то написал: в этом месте нет второй железнодорожной колеи! Конан Дойл ответил: а у меня она есть.
В этом примере, помимо очевидного смысла, есть и второй, убедительно доказывающий, что прав был Конан Дойл, а не читатель. Нынешний читатель, даже если он слышал об этой истории, а большинство таки слышало, вряд ли вспомнит, о каком рассказе идет речь и уж тем более - о какой местности. Иными словами, этот факт оказался настолько неважен, что вспоминается только в связи с дотошностью конан-дойловского корреспондента, а никак не сам по себе. Он утратил значимость.
Подобных примеров много приводит Эко - улица Сервандони, пожар, которого не видел Казобон, и так далее.
И тут уже вопрос не в сюжетной обусловленности отступления. А, во-первых, в готовности читателя поверить автору и принять его правила игры, и, во-вторых, в допустимости самого допущения.
Могла ли в условном Йоркшире в этом месте пролегать вторая колея? Могла.
Могло ли в Париже в тот день и час не случиться пожара? Могло.
Пример из случайной дискуссии: могло ли так случиться, что в городе N инквизиция задержалась еще на годик? Могло.
Разумеется, мы смотрим через призму восприятия обычного читателя: в конечном счете это он принимает или не принимает допущения.
Но если уж автор соврал, то вранье это входит в его художественную систему, обуславливает ее детали и само должно обуславливаться ею, от нее зависеть. Другими словами, автор должен учитывать этот факт как реальный - это раз; и два, о чем большинство самодеятельных авторов часто забывает - учитывать последствия, которые может повлечь за собой изменившийся факт, изменения в картине мира. Без этого фактик так и останется обычной повисшей в воздухе лажей.
Бондарчук, в частности, сколько я вижу, изменил таки преимущественный цвет глаз у жителей Саракша:-)))
Если кто помнит, в советской детской литературе был очень популярен такой тип моральной дискуссии: фантазия и обман - одно и то же или нет? Дети обычно приходили к выводу, что нет. Почему бы нам не последовать их примеру?
-
-
07.04.2009 в 02:46-
-
07.04.2009 в 02:54А я, заметьте, об этом не писала.
Да, многие возмущаются Маком в прологе - но все изменения находятся строго в логике Мира Полдня. Для этого достаточно проследить в нем детей вообще. Это раз.
Бондарчук, делая переложение, ориентировался на аудиторию. Дело не в ее запросах, а в том, что в прологе необходимо действие, иначе бы зритель заскучал. И вместе с тем совершенно необходимо как-то развернуто представить полет, в отличие от книги, где достаточно дать небольшую ретроспективу. Отсюда этот диалог, необходимый просто технически. Это два.
И, наконец, режиссер, создающий экранизацию, имеет право на переосмысление образа героя. Собственно, без этого почти ни одна экранизация не обходится, она была бы режиссеру скучна. И это три.
-
-
07.04.2009 в 11:19