Как жаль, что ни вы, ни я не умеем петь
Дорогие друзья.
У меня нынче феноменально игривое настроение, поэтому я таки выложу здесь то, что давно уже хотела выложить.
Это мой первый фанфик.
На самом деле, конечно, он далеко не первый, потому что сочиняю я, сколько себя помню. Ну пускай будет первый зафиксированный.
И не совсем мой, потому что в соавторстве.
И не фанфик, потому что ориджинал:-)))
Как говорят, "взято с жизни", то есть у всех действующих лиц есть оригинальные прототипы.
Авторам 18 и 16 лет соответственно.
В общем, на ваш страх и риск!
рыдать море
ПРОВАНСАЛЬСКИЕ ХРОНИКИ
От исследователей
Этот манускрипт был обнаружен при раскопках в одном из подвалов древнего монастыря на юге Франции, в Провансе. Прочтение его было весьма затруднено тем, что монахи относились к нему как к бесовскому светскому сочинению, и не поместили в книгохранилище, где он сохранялся бы в надлежащих условиях. Однако, нет худа без добра, ибо монастырь, а вместе с ним и библиотека, погибли при пожаре, а подвальные помещения сохранились, дав нам возможность прочесть эту повесть.
Произведение не поддается точной датировке, но мы взяли на себя смелость предположить, что события, описываемые в нем, действительно имели место и разворачивались приблизительно с 1189 по 1205 гг. Таким образом, это переворачивает все наши представления о развитии французского рыцарского романа и относит его рождение к гораздо более раннему периоду.
Неизвестный автор описывает под видом округа Криз-Дженского собственное графство, придавая ему черты некоего обобщенного образа куртуазного Прованса, что, впрочем, ни в коем случае не должно, на наш взгляд, служить пищей для предположений о том, что произведение было написано много позднее указанной нами даты, и для автора описанные события являются легендарным прошлым. Особенности начертания букв, орфография и лексика, имена персонажей и детали быта позволили сделать нам вышеизложенное заключение о дате.
Возможно, неизвестный писатель вывел в образе одного из главных героев эн Гильома Новочеремшанского самого себя, в таком случае произведение могло быть сатирой на современное автору общество. К сожалению, к утраченным фрагментам в основном относятся стихотворные вставки, но сохранившиеся строчки позволяют думать, что автор был также и поэтом, а само произведение в чем-то сближается с повестью «Окассен и Николет», что доказывает фольклорные корни «Провансальских хроник». Если наше предположение верно, то установить имя автора - только вопрос времени, все мало-мальски значимые поэтические фигуры Прованса той эпохи зафиксированы в «Жизнеописании трубадуров» и прочих источниках. Но, возможно, он был приезжим, на что есть некоторые указания в тексте. Очевидно одно - автор являлся, бесспорно, весьма образованным для своего времени человеком (но скорее дворянином, человеком светским, чем монахом) и использовал при написании своей повести самые разные источники.
Произведение ценно еще и тем, что благодаря постигшему его забвению оно избежало позднейших вставок, добавлений и приписок, которыми изобилуют большинство средневековых литературных опусов. «Провансальские хроники» предстают перед нами девственно чистыми, в том самом виде, в каком они представали перед средневековыми читателями.
Судя по подзаголовку, произведение имело продолжение, не дошедшее до нас. В руинах монастыря мы не обнаружили ни малейшего намека на второй и, возможно, последующие свитки. Остается только надеяться, что оно сохранилось не в единственной копии, и где-то в монастырской библиотеке дожидаются исследователя восхитительные строки певца Прованса.
Несмотря на свой почтенный возраст, «Хроники» поражают свежестью и изяществом слога, не перегруженного ничем, как бы летящего. Кажется, будто эти строчки написаны вчера, не верится, что им почти 900 лет. Они очаровали нас, когда мы приступили к их расшифровке и прочтению, надеемся, что они не оставят равнодушными и вас.
Сорбонна, 2000 г.
Провансальские хроники
(свиток первый)
Сеньоры, вряд ли кто поймет,
То, что сейчас я петь начну:
Не сирвентес, не эстрибот,
Не то, что пели в старину,
И мне неведом поворот,
В который под конец сверну.
Раймбаут Оранский
Любовь до того совершенства достигает в нас,
что мы имеем дерзновение в день Суда,
потому что поступаем, как Он...
1 Иоанна, 4:17
Донна Елена Дольчи, графиня де Женёсс;
Эн Алехандро, виконт де Шалаес де Консьенс, кастильский рыцарь;
Донна Анна Вентадорнская, графиня делла Синчерита, по прозвищу Милый Демон;
Донна Бьянка;
Отшельник Алексиос;
Эн Гильом Новочеремшанский, трубадур;
Эн Юлиан, виконт Гиперборейский;
Мелиссанда, принцесса Триполитанская;
Донна Ксения де Марешаль;
Женен л’Авеню, виллан;
Гаусельм Архангел-Шкалик-Опрокинь, виллан;
Пистис, алхимик;
Георг Вальженский, милостью Божьей архидьякон собора Пресвятого Иоанна в Марселе;
* * *
Расскажу я вам всем - прекрасные Дамы и благочестивые монахини, благородные сеньоры и грубые вилланы, - всем, всем, всем, кто желает, расскажу историю, которая когда-то началась и один Господь ведает, когда закончится, историю правдивую и достойную вашего внимания.
В нашем королевстве, в округе Криз-Дженском, стоял (да и сейчас стоит и будет стоять) замок графини де Жёнесс, что на языке народном значит ни более, ни менее как «Юность». Графиня была добрая донна и собой прекрасна, в законах вежества сведуща, и достойнейшие люди округи искали ее общества. В числе их был и виконт эн Шалаес де Консьенс, который в наше королевство переселился из Кастилии, где владел замком Устиос-Цилемиос. Был он частым гостем в замке графини, в иные времена - очень частым. Сама же графиня и весь ее кружок порой относились к нему как к воплощению совести (ведь недаром же прозывался он де Консьенс), так как часто виконт давал советы... Порой - нужные, а порой - нудные.
Как я уже сказал, графиня была не только прекрасна, но и добра. И по доброте душевной приютила она в замке донну Бьянку, свою дальнюю родственницу, сироту, воспитывавшуюся в монастыре. Донна Бьянка была существо тихое и беззлобное, и один Господь ведает - что в ее душе творилось. В монастыре выучили ее чтению и письму, но чему-то недоучили. Мысли донны Бьянки были порой весьма странны и непонятны для окружающих, которые, впрочем, никогда не желали ей зла. Она же, порой не понимая этого, убегала за утешением в келью жившего по соседству блаженного отшельника.
Как-то вечером, когда у графини гостил виконт де Консьенс, в замок явилась ближайшая соседка и подруга графини - донна Анна Вентадорнская, которую все - и трубадуры, и дамы - звали не иначе как Милый Демон, а было это так потому, что эта донна являлась созданием совершенно необычным, дочерью наследницы графа делла Синчерита и инкуба, смущавшего округу во времена Герцога Невнятноречивого. После рождения дочери графиня, сознавая свой грех, поспешила призвать кюре и окунуть дитя в купель, дабы благодать Господа нашего Иисуса Христа и Пречистой Матери Его осенила новорожденную, которая, впрочем, совсем не была виновата в своей двойной сущности. Но поскольку кюре жил на расстоянии 11 лье, и погода в ту ночь была ужасно ненастной, как всегда на севере Италии в декабре, таинство совершено было поутру, и демонская сущность даже после крещения не совсем покинула душу юной Анны. За годы, прошедшие с той ненастной ночи, дочь инкуба стала воистину Милым Демоном для графини де Женёсс и многих других, демоном в сократовском смысле, что ли, ежели из вас кто, Донны и сеньоры, знает греческий. Но запоздалое крещение привело в конце концов к тому, что в Анне остались черты демона, скажем, в не очень сократовском смысле. Это поначалу ее не особенно заботило, порой веселило, но чаще - и не нам судить об этом, ибо неисповедимы пути Господни в этом мире, - причиняло боль и страдания. Но несмотря на это, донна не теряла надежды на то, что все в конце концов сойдется в точке примирительного равновесия - а это, как было явлено в видении блаженному другу донны Бьянки, есть всего лишь новомодное, занесенное из Кордовского эмирата обозначение того, что всего главнее. А вот далее, по рассказам, блаженный не узнал более ничего.
Да, сеньоры и Донны, Анна Вентадорнская слыла чуть ли не самой сведущей в законах вежества и куртуазии дамой округи, и ежели кто это не признавал, то только виконт Гиперборейский, о коем речь пойдет позже.
Продолжение в комментариях.
У меня нынче феноменально игривое настроение, поэтому я таки выложу здесь то, что давно уже хотела выложить.
Это мой первый фанфик.
На самом деле, конечно, он далеко не первый, потому что сочиняю я, сколько себя помню. Ну пускай будет первый зафиксированный.
И не совсем мой, потому что в соавторстве.
И не фанфик, потому что ориджинал:-)))
Как говорят, "взято с жизни", то есть у всех действующих лиц есть оригинальные прототипы.
Авторам 18 и 16 лет соответственно.
В общем, на ваш страх и риск!
рыдать море
ПРОВАНСАЛЬСКИЕ ХРОНИКИ
От исследователей
Этот манускрипт был обнаружен при раскопках в одном из подвалов древнего монастыря на юге Франции, в Провансе. Прочтение его было весьма затруднено тем, что монахи относились к нему как к бесовскому светскому сочинению, и не поместили в книгохранилище, где он сохранялся бы в надлежащих условиях. Однако, нет худа без добра, ибо монастырь, а вместе с ним и библиотека, погибли при пожаре, а подвальные помещения сохранились, дав нам возможность прочесть эту повесть.
Произведение не поддается точной датировке, но мы взяли на себя смелость предположить, что события, описываемые в нем, действительно имели место и разворачивались приблизительно с 1189 по 1205 гг. Таким образом, это переворачивает все наши представления о развитии французского рыцарского романа и относит его рождение к гораздо более раннему периоду.
Неизвестный автор описывает под видом округа Криз-Дженского собственное графство, придавая ему черты некоего обобщенного образа куртуазного Прованса, что, впрочем, ни в коем случае не должно, на наш взгляд, служить пищей для предположений о том, что произведение было написано много позднее указанной нами даты, и для автора описанные события являются легендарным прошлым. Особенности начертания букв, орфография и лексика, имена персонажей и детали быта позволили сделать нам вышеизложенное заключение о дате.
Возможно, неизвестный писатель вывел в образе одного из главных героев эн Гильома Новочеремшанского самого себя, в таком случае произведение могло быть сатирой на современное автору общество. К сожалению, к утраченным фрагментам в основном относятся стихотворные вставки, но сохранившиеся строчки позволяют думать, что автор был также и поэтом, а само произведение в чем-то сближается с повестью «Окассен и Николет», что доказывает фольклорные корни «Провансальских хроник». Если наше предположение верно, то установить имя автора - только вопрос времени, все мало-мальски значимые поэтические фигуры Прованса той эпохи зафиксированы в «Жизнеописании трубадуров» и прочих источниках. Но, возможно, он был приезжим, на что есть некоторые указания в тексте. Очевидно одно - автор являлся, бесспорно, весьма образованным для своего времени человеком (но скорее дворянином, человеком светским, чем монахом) и использовал при написании своей повести самые разные источники.
Произведение ценно еще и тем, что благодаря постигшему его забвению оно избежало позднейших вставок, добавлений и приписок, которыми изобилуют большинство средневековых литературных опусов. «Провансальские хроники» предстают перед нами девственно чистыми, в том самом виде, в каком они представали перед средневековыми читателями.
Судя по подзаголовку, произведение имело продолжение, не дошедшее до нас. В руинах монастыря мы не обнаружили ни малейшего намека на второй и, возможно, последующие свитки. Остается только надеяться, что оно сохранилось не в единственной копии, и где-то в монастырской библиотеке дожидаются исследователя восхитительные строки певца Прованса.
Несмотря на свой почтенный возраст, «Хроники» поражают свежестью и изяществом слога, не перегруженного ничем, как бы летящего. Кажется, будто эти строчки написаны вчера, не верится, что им почти 900 лет. Они очаровали нас, когда мы приступили к их расшифровке и прочтению, надеемся, что они не оставят равнодушными и вас.
Сорбонна, 2000 г.
Провансальские хроники
(свиток первый)
Сеньоры, вряд ли кто поймет,
То, что сейчас я петь начну:
Не сирвентес, не эстрибот,
Не то, что пели в старину,
И мне неведом поворот,
В который под конец сверну.
Раймбаут Оранский
Любовь до того совершенства достигает в нас,
что мы имеем дерзновение в день Суда,
потому что поступаем, как Он...
1 Иоанна, 4:17
Dramatis personae
Донна Елена Дольчи, графиня де Женёсс;
Эн Алехандро, виконт де Шалаес де Консьенс, кастильский рыцарь;
Донна Анна Вентадорнская, графиня делла Синчерита, по прозвищу Милый Демон;
Донна Бьянка;
Отшельник Алексиос;
Эн Гильом Новочеремшанский, трубадур;
Эн Юлиан, виконт Гиперборейский;
Мелиссанда, принцесса Триполитанская;
Донна Ксения де Марешаль;
Женен л’Авеню, виллан;
Гаусельм Архангел-Шкалик-Опрокинь, виллан;
Пистис, алхимик;
Георг Вальженский, милостью Божьей архидьякон собора Пресвятого Иоанна в Марселе;
* * *
Расскажу я вам всем - прекрасные Дамы и благочестивые монахини, благородные сеньоры и грубые вилланы, - всем, всем, всем, кто желает, расскажу историю, которая когда-то началась и один Господь ведает, когда закончится, историю правдивую и достойную вашего внимания.
В нашем королевстве, в округе Криз-Дженском, стоял (да и сейчас стоит и будет стоять) замок графини де Жёнесс, что на языке народном значит ни более, ни менее как «Юность». Графиня была добрая донна и собой прекрасна, в законах вежества сведуща, и достойнейшие люди округи искали ее общества. В числе их был и виконт эн Шалаес де Консьенс, который в наше королевство переселился из Кастилии, где владел замком Устиос-Цилемиос. Был он частым гостем в замке графини, в иные времена - очень частым. Сама же графиня и весь ее кружок порой относились к нему как к воплощению совести (ведь недаром же прозывался он де Консьенс), так как часто виконт давал советы... Порой - нужные, а порой - нудные.
Как я уже сказал, графиня была не только прекрасна, но и добра. И по доброте душевной приютила она в замке донну Бьянку, свою дальнюю родственницу, сироту, воспитывавшуюся в монастыре. Донна Бьянка была существо тихое и беззлобное, и один Господь ведает - что в ее душе творилось. В монастыре выучили ее чтению и письму, но чему-то недоучили. Мысли донны Бьянки были порой весьма странны и непонятны для окружающих, которые, впрочем, никогда не желали ей зла. Она же, порой не понимая этого, убегала за утешением в келью жившего по соседству блаженного отшельника.
Как-то вечером, когда у графини гостил виконт де Консьенс, в замок явилась ближайшая соседка и подруга графини - донна Анна Вентадорнская, которую все - и трубадуры, и дамы - звали не иначе как Милый Демон, а было это так потому, что эта донна являлась созданием совершенно необычным, дочерью наследницы графа делла Синчерита и инкуба, смущавшего округу во времена Герцога Невнятноречивого. После рождения дочери графиня, сознавая свой грех, поспешила призвать кюре и окунуть дитя в купель, дабы благодать Господа нашего Иисуса Христа и Пречистой Матери Его осенила новорожденную, которая, впрочем, совсем не была виновата в своей двойной сущности. Но поскольку кюре жил на расстоянии 11 лье, и погода в ту ночь была ужасно ненастной, как всегда на севере Италии в декабре, таинство совершено было поутру, и демонская сущность даже после крещения не совсем покинула душу юной Анны. За годы, прошедшие с той ненастной ночи, дочь инкуба стала воистину Милым Демоном для графини де Женёсс и многих других, демоном в сократовском смысле, что ли, ежели из вас кто, Донны и сеньоры, знает греческий. Но запоздалое крещение привело в конце концов к тому, что в Анне остались черты демона, скажем, в не очень сократовском смысле. Это поначалу ее не особенно заботило, порой веселило, но чаще - и не нам судить об этом, ибо неисповедимы пути Господни в этом мире, - причиняло боль и страдания. Но несмотря на это, донна не теряла надежды на то, что все в конце концов сойдется в точке примирительного равновесия - а это, как было явлено в видении блаженному другу донны Бьянки, есть всего лишь новомодное, занесенное из Кордовского эмирата обозначение того, что всего главнее. А вот далее, по рассказам, блаженный не узнал более ничего.
Да, сеньоры и Донны, Анна Вентадорнская слыла чуть ли не самой сведущей в законах вежества и куртуазии дамой округи, и ежели кто это не признавал, то только виконт Гиперборейский, о коем речь пойдет позже.
Продолжение в комментариях.
-
-
11.02.2008 в 01:08На небе взошла полная луна, и в этот момент в душе донны разгорелась нешуточная борьба между ангелом и демоном, борьба, знакомая всем нам, даже благочестивейшим из нас (иногда), но в душе донны проходившая особенно тяжело, так как демонская сущность так и не была в ней до конца уничтожена Святым Крещением (можете звать меня вальденсом и схизматиком, но я все же уверен, что так оно и было). И в этот самый момент демонская сущность явно возобладала, и Анне захотелось шабаша.
Донна Бьянка встретила Анну на пороге, осенив ее Крестом Господним, ибо втайне боялась Демона и надеялась, что когда-нибудь перед Крестом Господним та отступит и растворится в воздухе. Но это желание, увы, было несбыточным, потому как донна Анна была все же крещена, и только ухмыльнулась:
- Скажите, донна Бьянка, изволит ли графиня пребывать в добром настроении? - вопросила Демон.
- Да... Наверное... Конечно... - вымолвив это, донна Бьянка отступила в нишу коридора, вероятно, ища безопасности. Назвать Анну Демоном ей не позволяла благовоспитанность, а донной - благочестие, ибо какая же из демона донна?
Но не успела донна Бьянка обдумать, как благочестивее вести себя при Демоне, как Анна, сметая буквально все на своем пути, пролетела мимо нее в библиотеку.
- А вот Гай в своих Институциях по поводу jus aggratiandi говорит... - объяснял в это время виконт графине, но тут же оборвал фразу, увидев Демона.
- Виконт! Как можно в полнолуние рассуждать о дигестах и институциях! Давайте пить вино, мед и бременское пиво, рассказывать друг другу о том, что деется в округе и вообще gaudeamus igitur!
Графиня Елена, несмотря на всю свою добропорядочность, знала таинственные слова gaudeamus igitur, и даже не противодействовала Анне, а ведь это был, сеньоры мои и дамы, никак не менее чем сигнал к началу шабаша. Конечно, поскольку донна Анна была нечеловеческого происхождения только наполовину, устраиваемые ею в полнолуние (да и то не в каждое) шабаши не шли ни в какое сравнение с плясками ведьм на Брокене или хотя бы с ночными бдениями во время Рамадана проживавшего тогда в соседстве с графиней османского паши Ибрагима ибн-Марджука и его янычар. Но для нашей скромной округи и этого хватало.
Виконт, оправдывая свое прозвище де Консьенс, с благородным негодованием покинул замок. O tempora, o mores! Но прежде чем описывать все происходившее в замке графини после того, как его покинул эн Алехандро, стоит рассказать еще об одном сеньоре, сыгравшем в этой истории не самую последнюю роль. Этим благородным сеньором был еще один сосед графини - эн Гильом Новочеремшанский, владетель очень и очень небольшого замка, который был бы весьма уютен, если бы не виконт Гиперборейский, волею судеб деливший кров с эн Гильомом. Означенный виконт слыл в округе чем-то вроде Пейре Овернского, хотя и не до такой степени возвеличивал себя и принижал других.
Эн Гильом, слывший наикуртуазнейшим из сеньоров той округи, был, помимо прочих заслуг еще и трубадуром. Кансоны же свои, написанные в стиле изысканном, хотя и темном, посвящал он Мелиссанде, принцессе Триполитанской.
Если раньше, говоря о сеньорах и особенно дамах, я говорил в масштабах нашей округи, то принцесса Мелиссанда была, бесспорно, одной из прекраснейших и куртуазнейших дам всего христианского мира. Обладала она подлинной искренностью и благородством души, что стало такой редкостью в наше время, особенно в королевствах, граничащих с сарацинами. Еще когда эн Гильом не переселился в нашу округу, были ею высоко оценены его сирвенты и кансоны, коих на самом деле сложил он не так уж много, а хорошими полагал много меньше. Куртуазия, вежество принцессы, изысканный стиль ее переписки с эн Гильомом привязали нашего трубадура к ней, тем более что дамы в его родных местах не обладали куртуазией, не способны были думать о высоком, и вообще были сплошь неоригинальны как в поведении, так и в суждениях. Все это причиняло эн Гильому, в ранней юности слагавшему в честь некоторых из них кансоны, лишь боль, от которой спасло его только знакомство с принцессой на турнире при дворе доброго нашего герцога Георга. К сожалению, эн Гильом выступил на турнире не очень удачно, дамы, честь которой он бы защитил, вокруг себя он не видел. Тогда принцесса дала ему то утешение и поддержку, которых он жаждал, может быть, с того момента, как вышел из детского возраста. И долго испытывал он к принцессе лишь дружеское чувство. Но как-то холодным февральским днем понял, что именно Мелиссанда и есть его «Сеньора, Дама, дум и снов дуэнья».
С той поры эн Гильомовы любовные кансоны посвящались только Мелиссанде. Но по какой-то стыдливости он не спешил их обнародовать и преподнести принцессе, которая продолжала дарить его своей дружбой.
А наш рыцарь чувствовал сложность и противоречивость своего положения, называя себя «всадник между небом и землей». Но был счастлив всем и старался побороть страх свой, памятуя о словах святого апостола и богослова Иоанна: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение». И все реже можно было найти его в замке, ибо все чаще отправлялся он в Триполитанию, причем, уж не знаю, каким образом, тратил на путь недели две, не более.
И вот, той самой ночью, когда Анна Вентадорнская явилась в графинин замок, эн Гильом в очередной раз отправился в Триполитанию, оставив свой замок на попечение соседа, виконта Гиперборейского.
Как уже было сказано, в небе сияла полная луна, а посему было самое время инкубам, суккубам и прочим созданиям, имеющим, пусть и не по своей воле, связь с ними, подвергнуться несущему смятение влиянию светила.
-
-
11.02.2008 в 01:09(далее текст безнадежно утрачен, возможно, после недолгого пребывания в руках инквизиции. Судя по некоторым упоминаниям, следовала кансона, бывшая едва ли не образцом жанра для последующих поколений. Это еще раз подтверждает наше предположение о том, что автор романа сам был незаурядным поэтом - прим. иссл.)
Так бы и сочинял он ее до самого Марселя, но сие занятие было прервано шумом, доносившимся из замка графини. Шум этот производился графиней, Демоном и еще одной дамой, бывшей в этом замке гостьей (гостьей, надо заметить, была она не только в замке, но и повсюду, потому что имя ей было донна Ксения де Марешаль), о которой подробнее, равно как и о многих других, вы, ежели пожелаете дочитать сию безделку до конца, услышите немного позже.
Три дамы, хотя в обычные дни им это было несвойственно, употребляли в качестве зелья (поскольку на самом деле это был не шабаш, а так, аллегория), алое джинцано и окуривали замок скифскими травами. Речь дамы вели мудреную о вещах куртуазных и некуртуазных.
- Синьор Берлускони, - сказала донна Ксения, - прислал из Сипанго послание. Он принят при дворе Великого Хана и сейчас занят переводом на латынь китайского комментатора Аристотеля эн Конфуция де Лао-Тзе.
Надобно заметить, что после джинцано донна Ксения вдруг ни с того ни с сего начинала вспоминать знакомых и незнакомых сеньоров, находившихся в чужих краях.
- Позвольте заметить, донна Ксения, - вступила в разговор графиня, - что сочинение эн Конфуция называется отнюдь не «Благочестивые размышления над второй анакрусой», а «Малый труд об идеях в связи с анафематствованием Сигера Брабантского».
- А не кажется ли вам, дамы, что эн Конфуций и эн Лао-Цзе вообще два разных человека?..
Тут в дверь постучали.
- Давайте не откроем! - заявила графиня, во время подобных ночных бдений с опаской относившаяся к пришельцам.
Но стук не прекращался, а напротив, становился все громче и требовательней, и графиня, опасаясь того, что неизвестные, стоявшие за дверью, могли попросту выломать ее, кликнула служанку (донна Бьянка, надо вам сказать, в испуге еще вечером убежала в очередной раз в хижину отшельника), и та поспешила отпереть дверь. За дверью же стояли два грубых, грязных, нетрезвых и ужасно некуртуазно выражающихся виллана, один из которых прозывался Женен-дурачок и был из эн Гильомова поместья, а второй - Гаусельм по кличке «Архангел-Шкалик-Опрокинь», из деревни, принадлежавшей донне Ксении.
- Эй, доннушки, ё-мэ-зэ! Давайте мед пить!
Благородные донны, будь они немного трезвее умом и сердцем, сразу выставили бы вилланов за дверь. Но джинцано сделало свое дело, вилланы были грубы и сильны, а графиня, как назло, поссорилась с благородным виконтом де Консьенс, который мог бы защитить дом, но вместо того в расстроенных чувствах уехал в свой замок и стал усердно штудировать многомудрые и благочестивые труды. И даже все слуги графини, за вычетом одной лишь камеристки, этой ночью ушли в деревню, - так уж донне Елене хотелось верить, что ничего дурного не произойдет. Таким образом, - что могли сделать три юных благородных дамы с грубыми мужланами? Пришлось пить их мед, принесенный из трактира в бурдюке.
-
-
11.02.2008 в 01:10Но вот графиня вызвала пристальный интерес Женена л’Авеню...
- Эх, доннушка! Баба ты ладная, хоть и графиня, пожечь бы замки ваши, да трактиров понастроить побольше... Может, и срослось бы у нас...
Но не успел Женен договорить, что именно срослось бы, как получил от графини, оказавшейся, волею судеб, самой трезвой из трех дам (хотя и не намного), солидную затрещину. (Да простят мне, ничтожному, благородные читатели столь некуртуазное слово, но, рассказывая подобные истории, право, не знаю, какие слова употреблять). Да еще и услышал в свой адрес:
- Дурак ты провансальский!
Потому что наша графиня была как та аббатиса:
Звучала так - «Клянусь Св. Элуа!»
Но даже и так пристойно выражаясь, графиня Елена все же была способна в пылу гнева запустить в человека (а тем более - в виллана) толстым фолиантом. Так случилось и на этот раз, и на голову Женена-дурачка обрушился огромный том, содержавший Геродотову историю. Наш Женен был парень крепкий, башковитый (в смысле размера), и поэтому никакого сотрясения, а тем более мозга не получил, и лишь открыл книгу на первой попавшейся странице (на удивление всем Женен учился грамоте у пономаря) и по складам прочел:
- А семя у эфиопов, как и кожа, черного цвета. С женщинами сходятся они прилюдно...
Тут Женен получил от стыдливой донны Ксении по той тыкве, которая у благородных людей зовется головой, томом «Естественной истории» Плиния.
В первый раз в жизни Женен почувствовал наслаждение от складывания букв в слова, и поэтому не стал продолжать пить, а ушел в библиотеку, сел на любимое место виконта де Консьенс и принялся читать у Плиния о размножении амфисбен и муравьиных львов.
Итак, графиня и донна Ксения благодаря своей начитанности были избавлены от грубых домогательств Женена-дурачка, тогда как все внимание Гаусельма по прозванию Архангел было обращено на Демона. К сожалению, некоторые создания, обыкновенно сильные и способные владеть собой, по различным обстоятельствам, чаще всего - затуманив свой разум зельями известными вам и неизвестными, оказываются слабыми и беззащитными перед грубой и настойчивой силой плоти. Словом, Архангел и Демон, то есть Гаусельм и Анна, уступили древнему зову, ибо, как вы уже знаете, в полнолуние демонская сила донны Анны брала верх, и перед этой силой наш, в общем-то, бедный виллан спасовал, и лишь действовал так, как велели ему обстоятельства.
-
-
11.02.2008 в 01:11Звук их падения вывел Женена из мечтательного состояния, и он спросил:
- Что, Гаусельм, архангельчик ты мой, как тебе чертовка-то пришлась? Срослось али как? Гаусельм! Гаусельмчик! Архангел, ё-мэ-зэ! Понимаю, что нажрался вчера до чертиков и, - тут Женен захихикал, - отдельные их представители тебя очень даже реально ублажили, но неужто и дара речи лишили? Да будешь ты отвечать, легойда ты этакий?!
( Слово «легойда» Женен вычитал ночью то ли у Полибия, то ли у Иосифа Аримафейского - сам уже не помнил, но очень уж ему понравилось, как оно звучало).
Тут Женен додумался наконец обернуться и увидел, что никаким Гаусельмом и не пахло.
- Ишь ты, - присвистнул Женен, - видать, того, действительно срослось что-то. Ну да ладно, Архангел есть Архангел. Проспится - будет свеженький. Завтра, Бог даст, в город сходим - мне надысь Аденс говорил, что отдельные бюргерши бывают очень даже ничего... Или Бьянку поймать, что ли? Говорят, она в лес часто бегает...
С этим бесконечным монологом на устах, обуреваемый приятными мыслями, Женен продолжил путь в хижину отшельника. Шел он, шел и вышел на поляну, и предстало перед ним загадочное зрелище - эн Гильом, привязав коня, сидел на пеньке, в руках держа странный белый лист и не менее странную деревянную палочку.
(последующий фрагмент текста утрачен)
...Разносилось по поляне.
- Клянусь кровью Христовой, не идет второй куплет. Первый уже отшлифован, даже самому немного нравится. А донне Мелиссанде? Я слыхал, она большая любительница кансон... - говорил сам с собой рыцарь, помахивая в воздухе странной палочкой. - Да, - продолжил он, опустив ее, - слышал я немало историй и про принцесс, которые оказывались судомойками, и про рыцарей, которые сами падали на меч по десять раз. Слышал, слышал, знаю, знаю... И сейчас еду в общем-то в неизвестность. Но, к счастью, прошли те времена, когда я сам обманывался по неведению. Что бы там ни было - это мой путь, я сам его выбрал и самую большую боль причинит мне тот, кто захочет его помимо моей воли изменить. А если кто преградит мне дорогу - сам черт или дьявол, или виллан, или тупой бюргер - дерзнет встать на моем пути, то, клянусь кровью Христовой, несдобровать ему! Пусть готовится к поединку! Слышите? К поединку, не иначе! Ни единая живая душа да не встанет на моем пути!
- Ё-мэ-зэ, - прошептал Женен-дурачок, - А как насчет святой Инквизиции? Ну, попляшешь ты у меня, и попоешь, сеньорик, пожечь бы все твои замки и донны твоей тоже... Ох, что я знаю! Ко всяким принцессам ездишь, может быть, даже и еретическим - это раз. Стишки мирские в день святого Бернара Клервоского пишешь - это два. Зубы чистишь - это три. С ведьмами якшаешься - это четыре. Потом - а чего у нас после четырех-то идет? - а, пять - татарские листья, из зелья сваренные, для письма используешь. Ну, держись, сеньорчик... - и, потирая руки, Женен-дурачок как можно более быстрым шагом направился к алхимику, а ничего не подозревавший рыцарь достал лютню и запел...
(далее текст сильно поврежден. Возможно, сюда предназначалась в качестве вставки недавно обнаруженная и атрибутированная исследователями кансона «Брат миннезингер...» По уцелевшим фрагментам можно догадаться, что сюжет развивается в основном по линии эн Гильома и Демона. Отнюдь не желая брать на себя роль соавторов, мы попытались восстановить дальнейший ход событий - иссл.)
Эн Гильом попадает в лапы инквизиции. Его случайно освобождает некий рыцарь (имя установить не удалось), получивший от виллана Гаусельма секрет древнего заклятия «одного бородатого колдуна». Эн Гильом продолжает свой путь.
Донна Анна, по наущению все того же Женена, оказывается под подозрением как ведьма. Ее допрашивает архидьякон Георг Вальженский. Между ними, благодаря двойственной натуре Демона, устанавливаются весьма странные отношения - архидьякон не в силах противиться ее чарам, но, будучи человеком просвещенным, не может и объяснить их рационально. В свою очередь Анна поддается интеллектуальному обаянию Георга. Но, не желая быть отлученным от церкви, Георг решает попросту покончить с Анной - сжечь ее на костре как ведьму. Но за несколько дней до казни ей удается сбежать. После перенесенных мучений она не в силах добраться до своего замка, и эн Гильом находит ее в одном из предместий Марселя, где он к этому времени оказался.
Трубадур доставляет донну в свой замок, для чего прерывает свое паломничество. После того, как Милый Демон пришла в себя, между ними состоялось нечто вроде состязания, или, точнее, поэтического турнира, в ходе которого была написана знаменитая тенсона «Мы отразились в чьих-то зеркалах...», которая была настолько известна, что на нее ссылается еще Ронсар в своем «Искусстве стихосложения». К сожалению, текст кансоны утрачен.
Донна Анна становится другом и союзником эн Гильома, и они оба решают, что ей сейчас лучше на какое-то время покинуть Прованс и вместе отправляются в Триполитанию. Принцесса Мелиссанда весьма благосклонно приняла гостей и была поражена умом и изяществом Анны, в то время как та очаровалась красотой и добротой принцессы. Дамы быстро сдружились. Но Василий Комнен (по другим данным, Феодор Студит), состоявший в переписке с преосвященным Георгом, узнает в гостье принцессы «ведьму», и донна Анна принуждена покинуть Триполитанию. Она отправляется на родину, в Италию, где, иногда в своем обличье, а иногда - переодевшись пажом или оруженосцем, скитается по чужим дворам и замкам, в том числе оказавшись при дворе графа Эудженио дель Киссенти. Этот последний сыграл немаловажную роль в ее жизни - точнее сказать сложно. В это смутное время она знакомится с труппой бродячих актеров...
На этом заканчивается первый свиток.